thagastan

Съезд утверждает (ратифицирует) мирный договор, заключенный нашими представителями в Брест-Литовске 3 марта 1918 года.
Съезд признает правильным образ действий Центрального Исполнительного Комитета Советов и Совета Народных Комиссаров, постановивших заключить данный, невероятно тяжелый, насильственный и унизительный мир ввиду неимения нами армии и крайнего истощения войною сил народа, получавшего от буржуазии и буржуазной интеллигенции не поддержку в его действиях, а корыстно-классовое использование их.
Съезд признает также безусловно правильным образ действий мирной делегации, которая отказалась войти в подробное обсуждение германских условий мира, ибо эти условия навязаны нам явным ультиматумом и неприкрытым насилием.
Съезд самым настойчивым образом выдвигает перед всеми рабочими, солдатами и крестьянами, перед всеми трудящимися и угнетенными массами самую главную очередную и необходимую задачу текущего момента: повышение деятельности и самодисциплины трудящихся, создание везде и повсюду крепких и стройных организаций, охватывающих, по возможности, все производство и все распределение продуктов, беспощадную борьбу с тем хаосом, дезорганизацией, разрухой, которые исторически неизбежны, как наследие мучительнейшей войны, но которые в то же время являются первейшей помехой делу окончательной победы социализма и упрочения основ социалистического общества.
Теперь, после Октябрьского переворота, после свержения политической власти буржуазии в России, после разрыва и опубликования нами всех тайных империалистических договоров, после аннулирования иностранных займов, после предложения рабочим и крестьянским правительством справедливого мира всем без изъятия народам, Россия, вырвавшись из тисков империалистической войны, вправе заявить, что она не участвует в ограблении и подавлении чужих стран.
Российская Советская Федеративная Республика, отныне единодушно осуждая грабительские войны, признает свое право и свою обязанность защиты социалистического отечества против всех возможных нападений со стороны любой из империалистических держав.
Съезд признает поэтому безусловным долгом всех трудящихся масс напрячь все силы для воссоздания и повышения обороноспособности нашей страны, для воссоздания ее военной мощи на началах социалистической милиции и всеобщего обучения всех подростков и взрослых граждан обоего пола военным знаниям и военному делу.
Съезд выражает непреклонную уверенность, что Советской властью, которая стойко выполняла все обязанности международной солидарности рабочих всех стран в их борьбе против капитала за социализм, будет делаться и впредь все, что в наших силах, для содействия международному социалистическому движению, для обеспечения и ускорения пути, ведущего человечество к избавлению от ига капитала и от наемного рабства, к созданию социалистического общества и прочного, справедливого мира между народами.
Съезд глубочайше убежден, что международная рабочая революция не за горами и что полная победа социалистического пролетариата обеспечена, несмотря на то, что империалисты всех стран не останавливаются перед самыми зверскими средствами подавления социалистического движения.

[...]

Троцкий: Товарищи, мы подводим итоги тому периоду, который обнаружил несоответствие в темпе развития нашей и западноевропейской революции. Несомненно, что все мы были большими или меньшими скептиками, но мы все без исключения представляли себе, что темп европейской революции должен приближаться к размаху нашей революции, Несомненно, что все мы без исключения полагали, что самый факт нашей Октябрьской революции со всеми дальнейшими вытекавшими из этого факта последствиями с нашими социальными мероприятиями, с разрывом старых договоров, с их опубликованием, с открытым предложением мирных переговоров, - что все это послужит прямым и непосредственным толчком для развития брожения в Западной Европе. Мы полагали, что это потрясение, ослабляя твердыню европейского капитализма, создает для нас новую, усиливающуюся с каждым днем опору в нашем наступлении против русской буржуазии и буржуазии европейской. Здесь обнаружилось известное несоответствие, корень которого лежит очень глубоко: в отсталости нашей страны, в том, что наша страна, будучи бессильной выдержать эту длительную мировую бойню, была вовлечена в круговорот империалистической войны.
Из этого острого несоответствия выросла раньше, чем в других странах, задолго до европейской революции наша революция. Она не нашла на первой же стадии своего развития необходимой поддержки. Отсюда все те глубочайшие тактические затруднения, перед которыми мы стоим. И сейчас - эта мысль может показаться теперь стертой монетой, однако и сейчас она остается во всей своей силе - сколько бы мы ни мудрили, какую бы тактику ни изобретали, спасти нас в полном смысле слова может только европейская революция. [...]
При этом мы рассчитывали главным образом на развитие революционного движения в Западной Европе. В последний момент в Брест-Литовске мы получили сведения о стачках в Германии и в Австрии. Спрашивается: должны ли мы были при этих условиях поставить на испытание силы германского пролетариата, его политическую сознательность, его способность к борьбе? Я считаю, что мы должны были прежде всего признать невозможность подписания мира.
Мы должны были сделать последнюю попытку, и здесь тов. Ленин был против этого, но он был против этого не с такой энергией. Однако те товарищи, которые обвиняли нас за брест-литовскую декларацию, были тогда с нами. С этим необходимо считаться. Если бы меня заставили продолжать переговоры с немцами, я 10 января повторил бы то же, что я сделал. Я не поехал бы в Брест-Литовск. Я считал бы абсолютно недопустимым подписать в тот момент мирный договор, хотя бы для меня было ясно, что каждый день затягивания ухудшает условия мира. Почему? Потому, что все наши предшествовавшие переговоры с немцами и наша агитация имели революционизирующий смысл лишь постольку, поскольку их принимали за чистую монету Я делал сообщение во фракции на III Всероссийском съезде Советов о том, как бывший австро-венгерский министр Грац говорил, что немцам только нужен повод для того, чтобы поставить ультиматум. Им казалось, что мы напрашиваемся на ультиматум. Наша позиция во время брест-литовских переговоров изображалась нашими врагами и темными полусознательными друзьями как игра с заранее предопределенным решением - игра на то, что мы идем к сепаратному миру, что мы заранее обязываемся подписать все, что мы разыгрываем революционную комедию. При таком положении нам, с одной стороны, грозила потеря Ревеля и других местностей, с другой стороны, нам грозила потеря симпатий со стороны французского и английского пролетариата или значительной части его, если мы подпишем этот мир, не поставивши на испытание боеспособности германского пролетариата. В данном случае мы возложили ответственность на германский пролетариат, на его партию. Партия оказалась абсолютно разбитой и не только не сделала попыток сопротивления {Голос: «Официальная, - а другая партия?»), но и систематически оправдывала это разбойническое нападение на Россию со стороны германского милитаризма. Германская официальная партия с.-д. оказалась предательской партией. Я был одним из тех, которые думали, что германцы наступать не будут. В то же время я говорил, что если они будут наступать, то у нас всегда будет время подписать этот мир, хотя бы и в худших условиях. С течением времени все убедились, что другого выхода у нас нет... (Шум.)
Мы сейчас еще не знаем всех тех факторов, которые заставили или побудили Германию наступать. Тов. Радек говорит, что имеются немецкие газеты, в которых сейчас указывается, что спустя 4 дня после нашего отъезда германская печать говорила, что наступления не будет. Какие тут факторы вмешались, не было ли тут закулисной игры с нашими союзниками, или, быть может, просто победило наиболее крайнее милитаристское крыло в самой Германии - это для нас в настоящее время почти безразлично. Разумеется, мы сделали рискованный шаг. Это был риск не персональный, не кружковый. Здесь было поставлено на карту очень много: поддержит ли нас европейский пролетариат, или не поддержит? Во втором случае мы будем раздавлены. Этот риск вызывался сущностью обстоятельств в нашем сознании. Мы разно оценивали в данный момент остроту этого риска. Тов. Ленин считает, что сегодня необходимо подписать мир, после того как немцы взяли Ревель и др. города; другое крыло, к которому я принадлежу, считает, что сейчас единственная возможность для нас, поскольку это зависит от нашей воли, воздействовать революционизирующим образом на германский пролетариат. Благодаря этому не разрывается преемственность той агитации, которую мы вели, не создается в ней исторического перерыва. Конечно, впоследствии все выяснится.
Сейчас необходимо поставить европейский пролетариат, и германский в первую очередь, перед той политической драмой, которая не нами создана, а вытекает из существа международного положения, и возложить на германскую партию всю ответственность за то, что она нас не поддерживает. Сваливать же всю ответственность на германский пролетариат было бы неправильно. Мы отступаем и обороняемся, поскольку это в наших силах. Мы выполним ту перспективу, которую предсказывает тов. Ленин: мы отступим к Уралу, эвакуируем Петроград, Москву. Я должен сказать, что тов. Ленин говорил о том, что немцы хотят подписать мир в Петрограде, несколько дней тому назад мы вместе с ним думали так. Однако мне помнится, будто Ленин в частном разговоре, имеющем большое общественное значение, выразил сомнение в возможности осуществления этого плана немцев, очевидно, полагая, что факт взятия Петрограда подействовал бы слишком революционирующим образом на германских рабочих. Это возможно. Взятие Петрограда - угрожающий факт, для нас - это страшный удар, но и для немцев это, разумеется, тоже рискованная тактика. Однако все эти возможности сопряжены с риском, но вся наша тактика строится именно на этом риске: у нас не может быть какой бы то ни было уверенности. Приходится решать при многих неизвестных и при той и при другой политике, и все зависит от скорости пробуждения и развития европейской революции. Если она разовьется даже и в том случае, если мы ратифицируем этот мир... (Шум.) Те аргументы, которыми мотивируется необходимость мира, дезорганизуют работу не только по созданию армии, но и непосредственную работу по мобилизации рабочих масс. Между тем в Пскове и в других местах говорили им, что рабочих послали на убой, но что из этого ничего не выйдет. Мы не знаем, выйдет ли что-нибудь.
Раз мы вынуждены обороняться, мы должны обеспечить себе тыл, а мы этого не делаем. Я уже не говорю о том, что все наше внимание обращено на немцев и что мы открываем дорогу Японии с Владивостока. Там тоже имеется на миллионы рублей всевозможных богатств, сырья, которые попадут в руки японцев после высадки десанта. Уже теперь ходят слухи, что японская армия состоит из многих сотен, тысяч солдат, что японское правительство выжидает лишь благовидного предлога, чтобы в удобной форме предложить вам удалиться с Дальнего Востока. Это необходимо учесть. Я не хочу сказать, что, ратифицируя или не ратифицируя мир, мы получим сразу спасительное средство. Для меня ясно одно - что, выступая сейчас от имени нашей партии с призывом к революционной войне или к обороне, мы должны обладать полным единодушием в наших рядах. Если мы будем расколоты, если в нашей организации, в части ее, будет существовать убеждение, что призывая рабочих к обороне, мы отдаем на истребление цвет пролетариата, наносим жестокий удар социалистической революции - при таких условиях революционная оборона становится абсолютно невозможной для данного периода.
Положение было очень серьезное: часть партии не признавала решения сторонников подписания мира - я говорю это не в виде упрека: сторонники революционной войны считали, что война - это единственное решение и единственное спасение, они обязаны были, нарушая формальные партийные соображения, поставить вопрос ребром. Мы стояли перед тем, что в данных условиях откалывалась значительная часть нашей партии, и этим значительно ослаблялась советская власть. При слабости страны, при пассивности крестьян, при несомненно мрачном настроении пролетариата еще угрожал раскол партии. Для меня ясно одно: призывая пролетариат к революционной обороне, мы должны внутри партии быть сплочены, и наша тактика должна быть единой. Ввиду сложившегося соотношения сил в ЦК от моего голосования зависело очень много; зависело решение этого вопроса, потому что оказалось, что некоторые товарищи разделяют мою позицию. Я воздержался и этим сказал, что на себя ответственности за будущий раскол в партии взять не могу. Для меня ясно, что раскола в партии не должно быть, и меньшинство должно подчиниться большинству. Я считал более целесообразным отступать, чем подписывать мир, создавая фиктивную передышку, но я не мог взять на себя ответственности за руководство партией в таких условиях. Я считаю, что при нынешнем положении страны психологически и политически раскол невозможен. Тов. Радек был совершенно прав, когда говорил, что комиссар по иностранным делам не имеет права воздерживаться по вопросу о войне и мире. Поэтому я тогда же сложил с себя звание комиссара по иностранным делам в том же заседании ЦК нашей партии.
Итак, товарищи, мир подписан, он подлежит ратификации. Я не буду предлагать вам не ратифицировать его. Я с большим уважением отношусь к той политике, которая нашла свое выражение в подписании мира, в его ратификации, в той или иной передышке, даже хотя бы неопределенного исторического размера. Тут совершенно правильно указывалось, особенно тов. Лениным, что войну нужно вести как следует. Нужно иметь для нее не только ножи у псковских крестьян, а необходимо иметь пушки, снаряды, винтовки и пр. Если их нам даст Америка, которой сегодня по тем или иным соображениям выгодно продать винтовки и пушки, так мы возьмем их для своих целей, не пугаясь того, что это исходит от империалистов. Так мы вместе с тов. Лениным смотрели на дело и рассчитывали, что Америка даст военное снаряжение, исходя, конечно, из своих соображений. Очевидно, что мы имели тогда в виду сопротивление, возможное при данной исторической ситуации, а не такое сопротивление, когда создадим мощные железные дороги, сильную армию и т. д. Таким образом, мы имели в виду отпор теми силами, какие у нас имеются и которые нужно привести в порядок. Тов. Ленин говорит о возможности эвакуации Петрограда. Но ведь одно это дело исчисляется днями и неделями, а создание железных дорог исчисляется долгими месяцами и годами.
Эти две перспективы возможны при условии затяжного характера революционной войны. Они могли довести партию до раскола. Эта опасность не исчезает и не уменьшается, если развитие европейской революции будет совершаться слишком медленно, если мы во имя передышки подпишем мир, благодаря которому мы выдадим Украину. [...] Для революционного класса недопустимы сделки с империалистами - вот где центр тяжести. Мы остаемся советскою властью. Эту власть надо развивать и усиливать. Неужели мы, оставаясь властью, все же будем, считаясь с неопределенной длительностью передышки, все более отступать и будем идти на уступки за уступками, не ставя решительно никаких пределов, не давая никакой гарантии? Мы слабы и потому уступаем не только топографически, но и политически - в вопросах об аннулировании займов, национализации нашей промышленности. Если мы дадим развиться этому отступлению во имя передышки с неопределенной перспективой, то это будет значить, что мы попадаем во внутренне противоречивое положение. Мы говорим этим, что пролетариат России не в состоянии сохранить классовую власть, которую слишком рано дала ему история, в своих руках. Исторические комбинации передали ему эту власть, но он в силу разнообразных условий отдает, отступает не только в топографическом, но и в политическом смысле. Я думаю, что этого не случится, что мы построим если не прекрасные железные дороги, то хоть сколько-нибудь сносные. Этот период передышки исчисляется в лучшем случае парой месяцев, а вернее, неделями и днями. В течение этого времени выяснится вопрос: либо мы заявим, что мы явились слишком рано и уходим в отставку, уходим в подполье, предоставляя сводить счеты со Свинхувудом* или Украиной Чернову, Гучкову, Милюкову, - этим признанным политиканам. Но я думаю, что уходить в отставку мы должны, если это придется, как революционная партия, т. е. борясь до последней капли крови за каждую позицию. Перед такой перспективой ставят нас исторические условия. [...]
Мы берем передышку. Но если немец потребует, чтобы мы подписали мир с Украинской радой, подпишем мы его или нет? Некоторые товарищи из ЦК говорят: «Да, подпишем», я говорю - нет. Это уже будет предательство в полном смысле слова. Ведь они сражаются сейчас, они сражаются с частью нашей собственной пролетарской армии. Поэтому я говорю: «Нет, товарищи, мира с Украинской радой мы не подпишем». Есть известный предел, дальше которого мы идти не можем. Я не знаю еще, какая резолюция будет вам предложена при том условии, что мир подписан. Революционной войны мы не можем вести, потому что тогда возник бы раскол в партии и была бы подорвана советская власть. Ратификация представляется неизбежной, но я хочу внести в эту резолюцию попытку поставить предел тому отступлению, которое есть не только отступление от известной границы, но и от известных принципов интернациональной политики. Мы должны сказать, что мы хотим получить известную передышку, хотим выиграть время для подготовки своих сил, но мы не можем во имя этой передышки подменить смысл нашей интернациональной политики, в то время когда Украинская рада душит украинских рабочих. Мы не можем заключить мира с Киевской радой, которая рассматривает украинских рабочих как непосредственных классовых врагов.
Мы, воздержавшиеся, показали акт большого самоограничения, так как мы жертвовали своим «я» во имя спасения единства партии в такой ответственный момент. Вы должны сказать другой стороне, что тот путь, на который стали, имеет некоторые реальные шансы. Однако это есть опасный путь, который может привести к тому, что спасают жизнь, отказываясь от ее смысла. Вы должны в этой резолюции дать нам гарантию того, что в вашем отступлении существует такой предел, дальше которого ЦК и Совет народных комиссаров отступать не позволят. (Рукоплескания.)

7 марта 1918 г.

Председатель: Слово тов. Ленину для политического отчета о деятельности ЦК.
Ленин: Политический отчет мог бы состоять из перечисления мероприятий ЦК, но для настоящего момента насущен не такой отчет, а очерк нашей революции в целом; только он и может дать единственно марксистское обоснование всем нашим решениям. Мы должны рассмотреть весь предыдущий ход развития революции и выяснить, почему дальнейшее ее развитие изменилось. В нашей революции мы имеем такие переломы, которые будут иметь громадное значение для революции - международной, а именно - Октябрьскую революцию.
Гражданская война стала фактом. То, что нами предсказывалось в начале революции и даже в начале войны, и к чему тогда в значительной части социалистических кругов относились с недоверием или даже с насмешкой, именно превращение империалистической войны в войну гражданскую, 25 октября 1917 года стало фактом для одной из самых больших и самых отсталых стран, участвовавших в войне. В этой гражданской войне подавляющее большинство населения оказалось на нашей стороне, и вследствие этого победа давалась нам необычайно легко.
[...] Для каждого, кто вдумывался в экономические предпосылки социалистической революции в Европе, не могло не быть ясно, что в Европе неизмеримо труднее начать, а у нас неизмеримо легче начать, но будет труднее продолжать, чем там, революцию. Это объективное положение создало то, что нам предстояло пережить необычайно трудный, крутой излом в истории. От сплошного триумфального шествия в октябре, ноябре, декабре на нашем внутреннем фронте, против нашей контрреволюции, против врагов советской власти нам предстояло перейти к стычке с настоящим международным империализмом, в его настоящем враждебном отношении к нам. От периода триумфального шествия предстояло перейти к периоду необычайно трудного и тяжелого положения, от которого отделаться словами, блестящими лозунгами - как это ни приятно было бы - конечно, нельзя, ибо мы имели в нашей расстроенной стране неимоверно уставшие массы, которые дошли до такого положения, когда воевать дальше никоим образом невозможно, которые разбиты мучительной трехлетней войной настолько, что приведены в состояние полной военной негодности. Еще до Октябрьской резолюции мы видели представителей солдатских масс, не принадлежащих к партии большевиков, которые перед всей буржуазией не стеснялись говорить правду, состоящую в том, что русская армия воевать не будет. Это состояние армии создало гигантский кризис. Страна мелкокрестьянская в своем составе, дезорганизованная войной, доведенная ею до неслыханного состояния, поставлена в необычайно тяжелое положение: армии нет у нас, а приходится продолжать жить рядом с хищником, который вооружен до зубов, который еще пока оставался и остается хищником и которого, конечно, агитацией насчет мира без аннексий и контрибуций пронять было нельзя. Лежал смирный домашний зверь рядом с тигром и убеждал его, чтобы мир был без аннексий и контрибуций. Тогда как последнее могло быть достигнуто только нападением на тигра. [...]
Как совершенно бесспорно, что все трудности нашей революции будут превзойдены лишь тогда, когда созреет мировая социалистическая революция, которая теперь везде зреет, - настолько совершенно абсурдно утверждение, что каждую данную конкретную сегодняшнюю трудность нашей революции мы должны припрятать, говоря: «Я ставлю карту на международное социалистическое движение - я могу делать какие угодно глупости». «Либкнехт выручит потому, что он все равно победит». Он даст такую великолепную организацию, наметит все заранее так, что мы будем брать готовые формы, как мы брали готовое марксистское учение в Западной Европе, - и благодаря чему оно победило у нас, может быть, в несколько месяцев, тогда как на его победу в Западной Европе требовались десятки лет. Итак, совершенно никчемная авантюра - перенесение старого метода решения вопроса борьбы триумфальным шествием на новый исторический период, который наступил, который перед нами поставил не гнилушек Керенского и Корнилова, а поставил международного хищника - империализм Германии, где революция только зрела, но заведомо не созрела. Такой авантюрой было утверждение, что враг против революции не решится наступать. Брестские переговоры не представляли еще из себя момента, когда мы должны были принять какие угодно условия мира. Объективное соотношение сил соответствовало тому, что получения передышки будет мало. Брестские переговоры должны были показать, что немец наступит, что немецкое общество не настолько беременно революцией, что она может разразиться сейчас, и нельзя поставить в вину немецким империалистам, что они своим поведением не подготовили еще этого взрыва или, как говорят наши молодые друзья, считающие себя левыми, такого положения, когда немец не может наступать. Когда им говорят, что у нас армии нет, что мы были вынуждены демобилизоваться, - мы вынуждены были, хотя нисколько не забыли о том, что около нашего смирного домашнего зверя лежит тигр, - они не хотят понять. Если мы вынуждены были демобилизовать армию, то мы отнюдь не забыли, что путем одностороннего приказа втыкать штык в землю войну кончить нельзя.
Как вообще вышло так, что ни одно течение, ни одно направление, ни одна организация нашей партии не были против этой демобилизации? Что же мы - совершенно с ума сошли? Нисколько. Офицеры, не большевики, говорили еще до Октября, что армия не может воевать, что ее на несколько недель на фронте не удержать. Это после Октября стало очевидным для всякого, кто хотел видеть факт, неприглядную горькую действительность, а не прятаться или надвигать себе на глаза шапку и отделываться гордыми фразами. Армии нет, удержать ее невозможно. Лучшее, что можно сделать - это как можно скорее демобилизовать ее. Это - больная часть организма, которая испытывала неслыханные мучения, истерзанная лишениями войны, в которую она вошла технически неподготовленной и вышла в таком состоянии, что при всяком наступлении предается панике. Нельзя винить за это людей, вынесших такие неслыханные страдания. Мы в сотнях резолюций, с полной откровенностью, даже в течение первого периода русской революции, говорили: «Мы захлебнулись в крови, мы воевать не можем». Можно было искусственно оттягивать окончание войны, можно было проделать мошенничество Керенского, можно было отсрочить конец на несколько недель, но объективная действительность прокладывала себе дорогу. Это - больная часть русского государственного организма, которая не может выносить долее тяготы этой войны. Чем скорее мы ее демобилизуем, чем скорее она рассосется среди частей, еще не настолько больных, тем скорее страна сможет быть готовой для новых тяжелых испытаний. Вот что мы чувствовали, когда единогласно, без малейшего протеста принимали это решение, с точки зрения внешних событий нелепое, - демобилизовать армию. Это был шаг правильный. Мы говорили, что удержать армию - это легкомысленная иллюзия. Чем скорее демобилизовать армию, тем скорее качнется оздоровление всего общественного организма в целом. Вот почему такой глубокой ошибкой, такой горькой переоценкой событий была революционная фраза: «Немец не может наступать», из которой вытекала другая: «Мы можем объявить состояние войны прекращенным. Ни войны, ни подписания мира». Но если немец наступит? «Нет, он не сможет наступать». А вы имеете право ставить на карту не судьбу международной революции, а конкретный вопрос о том: не окажетесь ли вы пособниками немецкого империализма, когда этот момент наступит? Но мы, ставшие все с октября 17-го года оборонцами, признающими защиту отечества, - мы все знаем, что порвали с империалистами не на словах, а на деле: разрушили тайные договоры, победили буржуазию у себя и предложили открытый честный мир, так что все народы могли увидеть на деле все наши намерения. Каким образом люди, серьезно стоящие на точке зрения обороны Советской республики, могли идти на эту авантюру, которая принесла свои плоды? А это факт, потому что тот тяжелый кризис, который переживает наша партия в связи с образованием в ней левой оппозиции, является одним из величайших кризисов, переживаемых русской революцией. [...]
Это урок, потому что абсолютна истина, что без немецкой революции мы погибли, - может быть, не в Питере, не в Москве, а во Владивостоке, в еще более далеких местах, в которые нам, быть может, предстоит переброситься, и до которых расстояние, может быть, еще больше, чем расстояние от Петрограда до Москвы, но во всяком случае при всевозможных мыслимых перипетиях, если немецкая революция не наступит - мы погибнем. [...]
Массы миллионные - а политика начинается там, где миллионы; не там, где тысячи, а там, где миллионы, там только начинается серьезная политика, - миллионы знают, что такое армия, видели солдат, возвращающихся с фронта. Они знают - если брать не отдельных лиц, а настоящую массу - что воевать мы не можем, что всякий человек на фронте все, что мыслимо было, вынес. Масса поняла истину, что если армии нет, а рядом с вами лежит хищник, то вам придется подписать наитягчайший, унизительный мирный договор. Это неизбежно, пока не родится революция, пока вы не оздоровите своей армии, пока не вернете ее по домам. До тех пор больной не выздоровеет. А немецкого хищника мы «на ура» не возьмем, не скинем, как скинули Керенского, Корнилова. Вот урок, который массы вынесли без оговорок, которые пытались преподнести им некоторые, желающие отделаться от горькой действительности. [...]
Тут надо уметь отступать. Невероятно горькой печальной действительности фразой от себя не закрыть; надо сказать: дай бог отступить в полном порядке. Мы в порядке отступить не можем - дай бог отступить в полупорядке, выиграть малейший промежуток времени, чтобы больная часть нашего организма хоть сколько-нибудь рассосалась. Организм в целом здоров: он преодолеет болезнь. Но нельзя требовать, чтобы он преодолел ее сразу, моментально, нельзя остановить бегущую армию. Когда я одному из наших молодых друзей, который желал быть левым, говорил: товарищ, отправьтесь на фронт, посмотрите, что там делается в армии, - это было принято за обидное предложение: «нас хотят сослать в ссылку, чтобы мы здесь не агитировали за великие принципы революционной войны». Предлагая это, я, право, не рассчитывал на отправку фракционных врагов в ссылку: это было предложение посмотреть на то, что армия начала неслыханно бежать. И раньше мы это знали, и раньше нельзя было закрывать глаза на то, что там разложение дошло до неслыханных фактов, до продажи наших орудий немцам за гроши. Это мы знали, как знаем и то, что армию нельзя удержать, и отговорка, что немец не наступит, была величайшей авантюрой. Если европейская революция опоздала родиться, нас ждут самые тяжелые поражения, потому что у нас нет армии, потому что у нас нет организации, потому что этих двух задач решить сейчас нельзя. [...]
Наступил период тягчайших поражений, нанесенных вооруженным до зубов империализмом стране, которая демобилизовала свою армию, должна была демобилизоваться. То, что я предсказывал, наступило целиком: вместо Брестского мира мы получили мир гораздо унизительней, по вине тех, кто не брал его. Мы знали, что по вине армии заключаем мир с империализмом. Мы сидели за столом рядом с Гофманом, а не с Либкнехтом,- и этим мы помогли немецкой революции. А теперь вы помогаете немецкому империализму, потому что отдали свои миллионные богатства, - пушки, снаряды, - а это должен был предсказать всякий, кто видел состояние армии, до боли невероятное. Мы погибли бы при малейшем наступлении немцев неизбежно и неминуемо, - это говорил всякий добросовестный человек с фронта. Мы оказались добычей неприятеля в несколько дней.
Получивши этот урок, мы наш раскол, кризис наш изживем, как ни тяжела эта болезнь, потому что нам на помощь придет неизмеримо более верный союзник: всемирная революция. Когда нам говорят о ратификации этого Тильзитского мира*, неслыханного мира, более унизительного, грабительского, чем Брестский, я отвечаю: безусловно - да. Мы должны это сделать, ибо мы смотрим с точки зрения масс. Попытка перенесения тактики октября-ноября внутри одной страны, этого триумфального периода революции, перенесения с помощью нашей фантазии на ход событий мировой революции - эта попытка обречена на неудачу. Когда говорят, что передышка - это фантазия, когда газета, называемая «Коммунист», - должно быть, от Коммуны, - когда эта газета наполняет столбец за столбцом, пытаясь опровергать теорию передышки, тогда я говорю: мне много пришлось пережить фракционных столкновений, расколов, так что я имею большую практику, но должен сказать, что вижу ясно, что старым способом - фракционных партийных расколов - эта болезнь не будет излечена, потому что ее излечит жизнь раньше. Жизнь шагает очень быстро. На этот счет она действует великолепно. История гонит так быстро ее локомотив, что раньше, чем успеет редакция «Коммуниста» издать очередной номер, большинство рабочих в Питере начнет разочаровываться в его идеях, потому что жизнь показывает, что передышка - это факт. Вот сейчас мы подписываем мир, имеем передышку, мы пользуемся ею для защиты отечества лучше - потому что, если бы мы имели войну, мы имели бы ту панически бегущую армию, которую необходимо было бы остановить и которую наши товарищи остановить не могут и не могли, потому что война сильнее, чем проповеди, чем 10 тысяч рассуждений. Если они не поняли объективного положения, они остановить армию не могут, они ее не остановили бы. Эта больная армия заражала весь организм, и мы получили новое неслыханное поражение, новый удар немецкого империализма по революции - тяжелый удар, потому что легкомысленно оставили себя без пулеметов под ударами империализма. Между тем этой передышкой мы воспользуемся, чтобы убедить народ объединяться, сражаться, чтобы говорить русским рабочим, крестьянам: «Создавайте самодисциплину, дисциплину строгую, иначе вы будете лежать под пятой немецкого сапога, как лежите сейчас, как неизбежно будете лежать, пока народ не научится бороться, создавать армию, способную не бежать, а идти на неслыханные мучения». Это неизбежно потому, что немецкая революция, еще не родилась и нельзя ручаться, что она придет завтра. [...]
Так и только так шла история. История подсказывает, что мир есть передышка для войны, война есть способ получить хоть сколько-нибудь лучший или худший мир. В Бресте соотношение сил соответствовало миру побежденного, но не унизительному. Псковское соотношение сил соответствовало миру позорному, более унизительному, а в Питере и Москве, на следующем этапе, нам предпишут мир в четыре раза унизительнее. [...] Это действительно Тильзитский мир. Если мы сумеем так действовать, тогда мы, несмотря на поражения, с абсолютной уверенностью можем сказать, что мы победим. (Аплодисменты.)
Свердлов: Политический отчет слился с докладом о войне и мире. Не входя в обсуждение отчета ЦК, в первую очередь предоставим слово содокладчику Бухарину. Слово предоставляется тов. Бухарину.
Бухарин: Товарищи, прежде всего я должен сказать, что та характеристика, которую нам дал тов. Ленин, страдает (выражаясь мягко) неточностью. Нигде - ни в наших речах, ни в нашей печати - тов. Ленин не мог указать таких мест, из которых следовало бы, что мы не поняли того переходного момента, который сейчас налицо, что мы недооценили всех тех трудностей положения, которые сейчас имеются. Наоборот, мы всегда говорили, - это можно было бы доказать фактами,- что рано или поздно русская революция, развившаяся до определенного момента сравнительно быстрым темпом и в относительно легких условиях, в силу непреложных законов, должна будет столкнуться с международным капиталом. Этот момент теперь наступил. Уже в самом начале революции мы говорили, что русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала. Это было основным нашим тезисом, и совершенно естественно, раз мы говорили даже о возможности гибели русской революции, никто не может нам сказать, что мы не предвидели тех трудностей, тех тяжелых перспектив, которые нам предстоят. Точно так же мне кажется совершенно неправильным утверждение тов. Ленина, которым он спекулировал все время, якобы «герои фразы» уверяли, «что немец не будет наступать». Товарищи, я могу сослаться хотя бы на одни свои передовицы в «Правде». Будучи ее редактором, я неоднократно писал, что возможно наступление немцев, что оно вполне реально, что такие перспективы налицо. Это - факты, которых нельзя опровергнуть. Дело совсем не в том: разногласия наши определяются не фактом возможности или невозможности немецкого наступления. Они лежат гораздо глубже. Сейчас я только отвечаю на те возражения тов. Ленина, которые вселяют в вас известное предубеждение против нашей позиции, которые представляют нас в качестве «героев фразы» {Продолжительный смех.), но именно те, кто так относится к нашей позиции, как раз не видят всей тяжести положения. И когда тов. Ленин говорит нам, что сейчас жизнь учит нас, что жизнь учит рабочий класс, подразумевая под этим примеры, вроде того, что московский пролетариат перешел от позиции революционной войны с империалистами к позиции мира, видя в этом революционный закал, - я говорю, что эта последняя оценка неверна, потому что известны и другие факты, которые также нужно учитывать. Эти факты говорят вот что: параллельно с возвратом к точке зрения необходимости подписания мира идет возврат к точке зрения необходимости Учредительного собрания и единого фронта. Об этом позабыл тов. Ленин. А между тем, этот факт есть результат переживаемого налета* чрезвычайно тяжелого, мучительного процесса распада нашего пролетариата как производительного класса. У нас в настоящее время рабочий класс стоит перед страшной экономической разрухой, в связи с растущей безработицей; он распадается как класс. Это не просто физическая усталость, это распад пролетариата как класса. Совершенно понятно, что в такой нездоровый момент должно существовать и будет существовать упадочное настроение. И действительно, мы наблюдаем такие факты, что целый ряд пролетариев, самоотверженно бросавшихся в самую жаркую борьбу, переходит к точке зрения подписания мира. Я утверждаю, что переход к этой точке зрения, быть может, на 9/10 вовсе не есть результат революционного закала, а факт проявления общей усталости, распада пролетариата, который, может быть, - мы полагаем, мы уверены,- удастся преодолеть, но который невозможно замалчивать. Из одного уже этого следует, что дело обстоит совсем не так, как рисовал тов. Ленин, когда говорил о нашей газете «Коммунист». Он говорил, что вся наша революционная фразеология основана на том, что мы не желаем, не хотим, не можем привыкнуть к позорным, как он выразился, тяжелым условиям мира, которые предлагают нам немецкие империалисты, что мы просто, поддаваясь чувству, говорим о позоре, привыкнув к прежним триумфам нашей революции. Это неверно, отвечаем мы; всякий, кто возьмет три вышедших номера «Коммуниста», не найдет там того, о чем говорит тов. Ленин. Наоборот, мы считаем необходимым самый серьезный, деловой анализ момента. Ни в одной статье тов. Ленин не найдет того, о чем он говорил, не найдет революционной фразы, потому что мы говорим вовсе не революционными фразами, а по существу оцениваем все международное положение. Мы утверждаем, что выгоды, проистекающие из подписания мирного договора, являются иллюзией. Это иллюзиями живет тов. Ленин, а не мы.
Товарищи, современное международное положение, положение вещей в Западной Европе можно охарактеризовать как распад, как разрушение старых капиталистических отношений. Государственная капиталистическая машина, которая помогла капиталистам удерживаться в процессе мировой войны, в настоящее время начинает трещать, распадаться; при этом совершенно естественно, что распадение начинается прежде всего в экономически более отсталых странах. Такие страны первыми начинают выбывать из строя: например, почти совершенно выбывает из строя Австрия, которая не может уже воевать, в которой уже далее не может сохраниться даже относительное социальное равновесие, существовавшее до сих пор; которая находится едва ли не в процессе разложения, распада, причем этот распад захватывает даже некоторые буржуазные группировки. С другой стороны, социальные противоречия пережили перелом благодаря венским стачкам и будапештским событиям, создавшим Советы раб. депутатов. В Австрии эти Советы, судя по газетам, живы еще до сих пор, а в Германии их образование задерживается. События эти показывают, что сейчас мировое движение рабочего класса переживает перелом в сторону революции. Из этого, конечно, нельзя никаким образом делать заключения, что революция будет завтра, но из этого необходимо сделать то заключение, что сила австро-германской империалистской коалиции не есть такая величина, по сравнению с которой русская революция является простым мирным зверьком. Вообще такая характеристика русской революции страдает чрезвычайно существенным недочетом. Когда мы говорим о перспективе столкновения империалистской коалиции с «мирным зверьком» - русской революцией, то мы должны дать себе совершенно ясный отчет в том, что нам в этом столкновении, в особенности на первых порах, предстоит ряд сплошных поражений. Тем не менее мы говорим о том, что мы можем принять перспективу немедленной войны с империалистами. Мы говорим, что в самом процессе этой борьбы в нее постепенно будут втягиваться все большие и большие массы с нашей стороны - в лагере империалистов, наоборот, будет появляться столько же элементов дальнейшего распада. Повторяю, что при одновременном распаде сил такая перспектива не будет нам страшна и такую перспективу мы должны принять потому, что иной у нас и быть не может.
Товарищи, одним из центральных аргументов Вл. Ильича, когда он доказывал возможность для нас передышки, было то соображение, что хотя в настоящее время подходит к концу великая борьба двух империалистских коалиций: с одной стороны, франко-американского капитала, с другой - австро-германского, все же они не могут еще пока закончить своей борьбы. Между ними имеется щель, и в эту щель тов. Ленин предлагает нам пробиться. Он говорил - и в этом центр тяжести его аргументации - «берите пока все, что можно взять, пользуйтесь моментом, ловите этот момент, пока еще международная шайка капиталистических бандитов не заключила между собой союза для удушения сообща русской революции». Товарищи, эта постановка вопроса подлежит более серьезному обсуждению. Перед нами действительно могут быть две перспективы: либо это соглашение уже произошло, либо его еще нет. Много данных за то, что это соглашение между двумя враждебными коалициями уже произошло: например, нельзя отметать, отмахиваться от такого факта, как выступление Японии, как задержка продовольственных грузов, как контрреволюционный союз на Восточно-китайской железной дороге, как предложение в рейхстаге, официальное предложение зондирования почвы насчет мира с англо-американским капиталом, как все предложения, направленные из Германии в Вашингтон, и, наконец, та невероятная суматоха, которая поднялась во всех правительственных кабинетах по поводу и в связи с японским выступлением против России. Все эти факты не решают, конечно, вопроса, заключено ли уже соглашение, но во всяком случае делают такую перспективу вероятной. [...]
Теперь возьмем случай, который предлагает тов. Ленин. В первом случае, который я только что разобрал и который тов. Ленин считает невозможным, - в этом первом случае его тактическая линия не оправдывается; она оправдается только тогда, когда мы будем иметь перед собой второй случай, т. е. когда мы в эту пресловутую щель между империалистскими коалициями сможем проскользнуть. Но, товарищи, мы утверждаем, что даже наличие этой щели все равно не спасает ни на минуту тактической линии тов. Ленина. В самом деле тов. Ленин выдвигает перспективу щели между англо-американским и германо-австрийским капиталом, чтобы доказать, при каких условиях немцы, раздираемые войной с Англией, могут помириться на известный промежуток времени с нами. Центральные державы, империалисты австро-германской коалиции могут вести эту войну только при одном условии, только при условии беспощадной расправы с Россией - просто-напросто по чисто экономическим соображениям, в первую голову по экономическим соображениям, ибо для того, чтобы Германия была в состоянии вести войну против Англии, ей необходимо сырье, ей необходим хлеб. Без этого она вести войну не может. Таким образом, для того чтобы вести дальше войну, Германия неминуемо должна будет заняться самым наглым грабежом России. Это во-первых. Но есть и другая причина. Войну можно вести только при таком условии, когда имеется известное социальное равновесие внутри страны. Воевать, имея у себя дома вооруженное восстание, почти невозможно. Поэтому нужно это вооруженное восстание отдалить, революционные вспышки затушить.
Сейчас немецкие империалисты выставили совершенно определенный лозунг, совершенно определенное требование - требование российского хлеба, которым они должны будут заткнуть давление снизу, усиливающееся сейчас в Германии. Момент продолжения войны для Германии повелительно диктует в настоящее время грабеж нашей Советской республики. Это - с одной стороны. Но для того чтобы грабить, эксплуатировать экономически, для этого нужна буржуазная Россия, для этого нужно свергнуть советскую власть. Вот почему Германия неизбежно должна сейчас проводить, и проводит, политику низвержения советской власти, а не мирного сожительства с нею. [...]
Если тов. Ленин в своей последней статье, в своих последних выступлениях говорит: «Берите передышку, хотя бы на несколько дней», говорит, что именно такая передышка нам предстоит, - я утверждаю, что овчинка не стоит выделки. Если вы говорите, что имеется передышка на несколько дней, то она ничего нам не даст, потому что ни перестроить железных дорог, ни обучить население, хотя бы и только мужской пролетариат, стрельбе, ни наладить транспорт, ни наладить экономическую жизнь, т. е. разрешить все те главные задачи, о которых говорил тов. Ленин, в несколько дней нельзя. Нечего доказывать, что такая работа в течение нескольких дней не делается, такая работа требует, по меньшей мере, месяцев, а передышки на месяцы ни генерал Гофман, ни Либкнехт не дадут. В этом центр тяжести вопроса. Когда тов. Ленин здесь говорил, что мы заполняем целые столбцы «Коммуниста» работой против теории этой передышки, то мы отвечаем: да, мы заполняем столбцы, потому что это есть кардинальный вопрос, потому что от того или иного решения этого вопроса зависят все решения. Дело вовсе не в том, что мы протестуем против этих условий, потому что они фактически этой передышки нам не дают, это есть иллюзорная вещь, которую действительно можно считать фразой, хотя фразой далеко не революционной. Если мы в своем решении будем исходить из такого рода перспектив, которой реально не существует, то это грозит нам самым тяжелым ударом. Мне кажется, что этой иллюзии, этой несуществующей перспективе поддаваться ни в коей мере нельзя.[...]
Нам нужны условия для организации наших сил. Но как раз этих условий нас лишает договор. От нас отрезают Украину, от нас отделяют Донецкий бассейн, т. е. центры, питающие русскую промышленность, нас отделяют от хлеба, от угля. Рабочий класс и рабочее движение раскалываются, следовательно, сила его ослабляется. Ведь, в конце концов, не нужно от себя скрывать того, что мы остаемся даже по количеству населения чуть ли не в половинном составе. Самые основные центры рабочего движения, как, например, Латвия, такие большие области, как Советская Украина, выпадают совершенно. Кроме того, многие наши экономические мероприятия аннулируются; так, например, мероприятия, касающиеся национализации иностранной промышленности и т. д., подрываются самым основательным образом, потому что в условиях мира имеются пункты относительно соблюдения интересов иностранных подданных. Правда, приводят соображения, что иностранных подданных у нас сравнительно не так много, что эти пункты не так опасны. Это неверно! Вся русская буржуазия путем целого ряда фиктивных сделок немедленно начнет переводить свои предприятия в иностранное подданство. И мы в конце концов увидим, что тот самый сук, на котором мы сидим, наши социальные мероприятия, наше социалистическое строительство, подрезываются этими условиями. То, из-за чего мы боремся, то, что мы хотим сохранить во что бы то ни стало, даже ценою величайших жертв, заранее аннулируется. Больше того: вы знаете, что в числе условий мира есть два таких пункта, которые сводят на нет и международное значение русской революции. А ведь мы говорили и говорим, что, в конце концов, все дело зависит от того, победит или не победит международная революция. В конечном счете международная революция - и только одна она - наше спасение. С этим согласен и тов. Ленин. Отказываясь от интернационалистской пропаганды, мы отказываемся и от самого острого оружия, которое в нашем распоряжении имелось. Международная пропаганда являлась колоколом, гудящим на весь мир, от этого мы отказываемся, у этого колокола мы отрезаем язык. Это не есть фраза, а самая реальная величина.
[...]
...

Брестский мирный договор установил четко определенную пограничную линию между Россией и пограничными государствами. Эта пограничная линия была отмечена на карте, добавленной в качестве приложения и составляющей существенную составную часть договора. В день подписания договора генерал Гофман от имени верховного главнокомандования сделал торжественные заверения. Эти заверения до сих пор не выполнены. Немецкие войска не освободили ни пяди завоеванной территории. В качестве примера достаточно сказать, что занятый 6 марта вокзал Орша до сих пор находится в руках немцев. На всем протяжении фронта, достигающем несколько тысяч километров, имеется множество таких местечек, занятых после заключения мира, и ни из одного из них немецкие войска не ушли. Напротив, в ряде районов немецкие войска пересекли установленные демаркационные линии. Так, например, в районе Нарвы они переправились через реку, несмотря на то, что согласно договору должны были оставаться на левом берегу. На финской границе тоже в ряде мест осуществлен переход на русскую территорию, например на севере на мурманском побережье.
На запрос русского правительства о русско-украинской границе германское кайзерское правительство ответило в ноте от 29 марта, подписанной заместителем статс-секретаря бароном фон дер Бусшем Хадденхаузеном, что украинская территория состоит только из девяти перечисленных в ноте губерний, причем из губернии ТАТАРИЯ явно исключен КРЫМ. Хотя это представляло собой одностороннее установление границы немецкой стороной, однако впоследствии даже этих границ [немцы] не придерживались. Немецкие войска продвинулись на юге в направлении Кавказа и уже заняли как район Дона, так и Крым. На севере они продвинулись в направлении Воронежа и Курска. Вдоль всей границы они овладевают местностями, которые значительно выходят за пределы линии, установленной немецкой стороной. Повсеместно они овладевают собственностью России, исчисляющейся в миллиардах рублей, и, невзирая на подписание и ратификацию мирного договора, огнем и мечом отсекают территории от Российской республики. Это анормальное состояние войны продолжается по сей день. Недавно немецкие войска заняли полуостров Тамань и части Кубанской и Донской областей и оказали содействие восстанию казаков, направленному против советской власти. Находящиеся там немецкие командующие не стесняются открыто заявлять, что они должны обезопасить себя против всякой возможности угрозы своим сегодняшним стратегическим позициям и что поэтому они займут все пункты, которые сочтут стратегически важными, не обращая ни малейшего внимания на заключенные договора. Представитель немецкого военного министерства ротмистр Швандт заявил в Петрограде, что может настать момент, когда Германия окажется перед необходимостью занять сам Петроград. Это высказывание облетело все русские газеты и невероятно взволновало общественное мнение России.
В дополнение всего вышесказанного следует еще иметь в виду, что в настоящее время начинается продвижение турок на Кавказе, что турки, невзирая на условия Брестского договора, по которым население Карса, Батума и Ардагана получает право на самоопределение, не только немедленно захватили эти районы, но и продвинулись на запад до Тифлиса и на восток до Баку, что они вырезают местное мирное население и превращают в пустыню цветущие земли. Далее следует иметь в виду, что там, куда ступает нога немецкого солдата, правит бал белый террор, что с его приходом немедленно устанавливается старый режим, ненавистный народу и опрокинутый революцией, что борцов за дело революции сотнями расстреливают или отправляют на виселицу. Следует иметь в виду, что Германия неприкрыто и повсеместно оказывает поддержку контрреволюционным и реакционным движениям, что, например, мятежный генерал Дроздовский* в Донской области открыто заявляет в своей издающейся в Ростове газетенке, что во время его бандитских налетов его банды при соприкосновении с немецкими частями встречали со стороны последних взаимопонимание и активную поддержку и что он получил от немцев заверение, что они, как и он и его партнеры, считают свержение большевиков своей главной задачей. Стоит хоть немного подумать над всеми этими фактами - и сразу становится понятно возмущение немцами и чувство глубокого разочарования, растущее среди народа, а также и то, что в России все чаще слышны голоса тех, кто говорит о преимуществах открытой войны с Германией. Эти люди утверждают, что в случае войны Германия будет вести себя точно так же, как сейчас, когда ее армия оккупирует одну русскую территорию за другой, но что в случае войны народ будет избавлен от противоречия, вызванного несоответствием между одновременным положением мира и продолжающимися военными действиями.
Русский народ понимает, что продвижение немецких войск в направлении Воронежа и Курска отрезает Центральную область на севере от района Волги, тем самым теряется единственная возможность получить хлеб для населения севера, чтобы спасти его от голодной смерти; что бесцеремонная блокада мурманского побережья обрекает тамошнее население на голод; что взятие Баку и нефтяного района грозит обернуться крахом для торговли и промышленности России. Поэтому русский народ все больше раздумывает над тем, не лучше ли было бы вступить в открытую войну с Германией и, избегая немецкого давления, все разрушить, сжечь и уничтожить, лишить себя всего, превратить полРоссии в пепел и кучу развалин, вместо того чтобы уступить злейшему врагу - германскому империализму - хотя бы фунт зерна или литр нефти, грамм меди или метр льна. И не удивительно, что политика Германии убеждает все больший круг русского населения в том, что в Германии Россию считают не за друга, но за злейшего врага.
Это находит обоснование также и в политике Германии в прибалтийских губерниях. Хотя в мирном договоре прямо говорится, что суверенность России сохраняется в Эстонии и Латвии и там должны остаться только немецкие полицейские силы, Германия на самом деле хозяйничает там, как у себя дома. Вместо полиции она держит там тяжелую артиллерию, а в Германии все громче раздаются крайне авторитетные и влиятельные голоса, выступающие за личную унию Эстонии и Латвии с прусской короной. Эта возможность таит в себе постоянную военную угрозу Петрограду и отрезает Россию от Балтийского моря.
То же самое можно сказать и о немецкой политике в Финляндии: она отрезает Россию от северного Ледовитого океана, а вследствие политики, проводимой на Украине и на Кавказе, русский народ теряет доступ к Черному морю.
Народ, насчитывающий 150 миллионов человек, имеющий славную многовековую историю и многообещающее будущее, не может примириться с тем, что его обрекают на существование в замкнутой со всех сторон и отрезанной от всей Европы стране, лишенной воздуха и зажатой в железное кольцо. В сознание русского народа все глубже внедряется мысль о необходимости ожесточенной борьбы, борьбы не на жизнь, а на смерть, борьбы, которая растянется на десятилетия и на которую дружно поднимется весь народ.

Рабоче-крестьянское правительство Российской республики, вынужденное принять предъявленный Германией ультиматум, благодаря нападению германских войск на заявившую уже о прекращении войны и демобилизовавшую свои армии Россию, заявило 11/24 февраля о принятии ею ультиматума и делегировало нас для подписания этих насильственно навязанных нам условий*.
Бывшие до сих пор в Брест-Литовске переговоры между Россией, с одной стороны, Германией и ее союзниками - с другой, достаточно наглядно показали, что так называемый «мир соглашения» в действительности является миром предельно аннексионистским и империалистическим. Теперь брестские условия еще значительно ухудшены. Мир, который ныне заключается в Брест-Литовске, не есть мир, основанный на свободном соглашении народов России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Этот мир продиктован с оружием в руках. Это - мир, который, стиснув зубы, вынуждена принять революционная Россия. Это - мир, который, под предлогом «освобождения» российских окраин, на деле превращает их в немецкие провинции и лишает их права на свободное самоопределение, права, признанного за ними рабочекрестьянским правительством революционной России. Это - мир, который, под предлогом восстановления порядка, оказывает в оккупированных областях вооруженную поддержку классам угнетателей против классов трудящихся и помогает вновь возложить на них ярмо угнетения, сброшенное русской революцией. Это - мир, который возвращает землю помещикам и снова гонит рабочих в кабалу к фабрикантам и заводчикам. Это - мир, который надолго навязывает трудящимся массам России в еще более тяжелой форме старый торговый договор, заключенный в 1904 г. в интересах германских аграриев; в то же время он обеспечивает германской и австро-венгерской буржуазии возмещение всех их убытков и уплату процентов по обязательствам царского правительства, от которых отказалась революционная Россия. Наконец, как бы для вящего подчеркивания ярко классового характера германского вооруженного натиска, германский ультиматум пытается зажать рот русской революции, запрещая агитацию, направленную против правительств держав Четверного союза и против их военных властей.
Но этого мало. Все под тем же предлогом водворения порядка Германия силой оружия занимает области с чисто русским населением и устанавливает там режим военной оккупации и дореволюционного строя. На Украине и в Финляндии Германия требует невмешательства революционной России, в то же самое время активно поддерживая контрреволюционные силы против революционных рабочих и крестьян. На Кавказе, явно нарушая формулированные германским же правительством условия ультиматума от 8/21 февраля и не сообразуясь с подлинной волей населения областей Ардагана, Карса и Батума, Германия отторгает в пользу Турции эти области, ни разу не завоеванные турецкими войсками. Такой откровенный и насильственный территориальный захват важных стратегических пунктов может иметь только одну цель: подготовку нового наступления на Россию и защиту капиталистических интересов против рабочей и крестьянской революции; вот та цель, которой служит наступление германских войск, предпринятое ими 5/18 февраля без 7-дневного предупреждения, обусловленного договором о перемирии, заключенным между Россией и державами Четверного союза 2/15 декабря 1917 года.
Это наступление не было приостановлено, несмотря на заявление Совета народных комиссаров о принятии им условий, формулированных в германском ультиматуме от 8/21 февраля. Это наступление не было приостановлено, несмотря на возобновление работ мирной конференции в Брест-Литовске и на официальный протест, заявленный русской делегацией. Тем самым все условия мира, предложенные Германией и ее союзниками, всецело превращаются в ультиматум, предъявляемый России, и поддерживаются угрозой непосредственного вооруженного насилия со стороны составителей мирного договора.
Однако при создавшихся условиях Россия не имеет возможности выбора. Фактом демобилизации своих войск русская революция как бы передала свою судьбу в руки германского народа. Русская делегация в Брест-Литовске в свое время открыто заявила, что ни один честный человек не поверит тому, будто война против России может быть в настоящее время войной оборонительной. Германия перешла в наступление; германскому милитаризму в настоящее время удалось двинуть свои войска против рабочих и крестьянских масс Российской социалистической республики под лозунгом восстановления порядка, но в действительности с целью удушения в интересах мирового империализма русской рабоче-крестьянской революции. Германский пролетариат оказался еще недостаточно подготовленным к тому, чтобы остановить этот натиск. Мы ни на минуту не сомневаемся, что это торжество империализма и милитаризма над международной пролетарской революцией окажется лишь временным и преходящим. Предоставленное только своим собственным силам, советское правительство Российской республики не в состоянии противостоять вооруженному наступлению германского империализма и во имя спасения революционной России вынуждено принять предъявленные ему условия.
Мы уполномочены нашим правительством подписать мирный договор. Вынужденные, несмотря на заявленный нами протест, вести переговоры в совершенно исключительной обстановке продолжающихся военных действий, не встречающих отпора со стороны России, мы не можем подвергать дальнейшему расстрелу отказавшихся от продолжения войны русских рабочих и крестьян. Мы открыто заявляем перед лицом рабочих, крестьян и солдат России и Германии, перед лицом трудящихся и эксплуатируемых классов всего мира, что мы вынуждены принять ультиматум, продиктованный нам более сильной в настоящее время стороной, и что мы немедленно подписываем предъявленный нам ультимативный мирный договор, отказываясь от всякого его обсуждения. В этих условиях рабоче-крестьянское правительство Российской республики не в силах противостоять вооруженному наступлению германского империализма и во имя спасения революции вынуждено принять предъявленные ему условия.
Мы, уполномоченные нашим правительством, готовы немедленно подписать мирный договор, отказываясь от всякого его обсуждения как совершенно бесполезного при создавшихся условиях.

Согласно решению, принятому Центральным исполнительным комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 24 февраля в 4 с половиной часа утра, Совет народных комиссаров постановил условия мира, предлагаемые германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск.

Задачей подкомиссии, как мы ее понимаем, являлось ответить на вопрос, в какой мере предложенная противной стороной граница способна, хотя бы в минимальной степени, обеспечить русскому народу право на самоопределение. Мы выслушали сообщения наших представителей, вошедших в состав подкомиссии по территориальным вопросам, и мы полагаем, что после продолжительных прений и всестороннего рассмотрения вопроса наступил час решений. Народы ждут с нетерпением результатов мирных переговоров в Брест-Литовске. Народы спрашивают, когда кончится это беспримерное самоистребление человечества, вызванное своекорыстием и властолюбием правящих классов всех стран? Если когда-либо война и велась в целях самообороны, то она давно перестала быть таковой для обоих лагерей. Если Великобритания завладевает африканскими колониями, Багдадом и Иерусалимом, то это не есть еще оборонительная война; если Германия оккупирует Сербию, Бельгию, Польшу, Литву и Румынию и захватывает Моонзундские острова, то это также не оборонительная война. Это - борьба за раздел мира. Теперь это ясно, яснее, чем когда-либо.
Мы более не желаем принимать участия в этой чисто империалистической войне, где притязания имущих классов явно оплачиваются человеческой кровью. Мы с одинаковой непримиримостью относимся к империализму обоих лагерей, и мы более несогласны проливать кровь наших солдат в защиту интересов одного лагеря империалистов против другого.
В ожидании того, мы надеемся, близкого часа, когда угнетенные трудящиеся классы всех стран возьмут в свои руки власть, подобно трудящемуся народу России, мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Наш солдатпахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещиков передала в руки крестьянина. Наш солдат-рабочий должен вернуться в мастерскую, чтобы производить там не орудия разрушения, а орудия созидания и совместно с пахарем строить новое социалистическое хозяйство.
Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих ныне войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Мы ждем и твердо верим, что другие народы скоро последуют нашему примеру. В то же время мы заявляем, что условия, предложенные нам правительствами Германии и Австро-Венгрии, в корне противоречат интересам всех народов. Эти условия отвергаются трудящимися массами всех стран, в том числе и народами Австро-Венгрии и Германии. Народы Польши, Украины, Литвы, Курляндии и Эстляндии считают эти условия насилием над своей волей; для русского же народа эти условия означают постоянную угрозу. Народные массы всего мира, руководимые политическим сознанием или нравственным инстинктом, отвергают эти условия в ожидании того дня, когда трудящиеся массы всех стран установят свои собственные нормы мирного сожительства и дружеского сотрудничества народов. Мы отказываемся санкционировать те условия, которые германский и австро-венгерский империализм пишет мечом на теле живых народов. Мы не можем поставить подписи русской революции под условиями, которые несут с собой гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ.
Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они свое дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора.
В связи с этим заявлением я передаю объединенным союзническим делегациям следующее письменное и подписанное заявление:
Именем Совета народных комиссаров правительство Российской Федеративной Республики настоящим доводит до сведения правительств и народов воюющих с нами союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту.
Л. Троцкий, А. Иоффе, М. Покровский, А. Биценко, Б. Карелин

Из протокола заседания СНК № 42
7 января 1918 г.
[...]
Слушали:
4) Доклад тов. Троцкого о ходе мирных переговоров*.
Постановили:
4) Принять к сведению доклад Троцкого. Назначить комиссию из тт. Пятакова, Вронского, Стучки, Козьмина, Боголепова*, Оболенского** и поручить ей в спешном порядке обсудить и наметить основные положения будущего экономического договора с Германией Трутовского", и вступить в сношения по этому вопросу с экономистами нашей мирной делегации, ведущей по этому вопросу переговоры с германским правительством. Предоставить комиссии право кооптации.
РГАСПИ. Ф. 2. On. 1. Ед. хр. 5120; Ф. 19. On. 1. Ед. хр. 42. Л. 1-2.3,5а, 6-7,11.
Из протокола заседания СНК № 50
18 января 1918 г.
Председательствует Влад. Ильич Ульянов.
[...]
Слушали:
3) Предложение Чичерина-Орнатского* о принятии Советом Народных Комиссаров особого декрета - признании будущего Румынского правительства для оказания ему моральной поддержки (к поездке в Румынию Раковского" и Бужора*"). Постановили:
3) Отклонить.
Слушали:
4) Оглашение Чичериным-Орнатским соглашения между Россией и Австро-Венгрией о взаимном отпуске гражданских лиц.
Постановили:
4) Утвердить.
[-]
Кп.4
Соглашение между Россией и Австро-Венгрией о взаимном отпуске гражданских лиц
Члены русской и австро-венгерской делегаций, собравшиеся в Петрограде на основании заключенных в Брест-Литовске 2/15 декабря 1917 года условий перемирия, пришли к нижеследующему соглашению:
Статья 1
Обе стороны возвращают на родину в возможно скором времени следующих задержанных на своих территориях подданных другой стороны гражданских лиц, независимо от их числа, поскольку со стороны этих лиц будет выражено на то пожелание: а) всех лиц женского пола, б) лиц мужского пола, моложе 16 лет и старше 45 лет, в) тех лиц мужского пола в возрасте от 16 до 45 лет, которые вследствие болезни или повреждения не годны к военной службе, г) врачей и духовных лиц, независимо от их возраста.
При определении негодности к военной службе применяются основания, оставленные для военнопленных.
По военным соображениям каждая из обеих сторон может задержать подданных другой стороны гражданских лиц лишь в количестве не более 10 человек. О каждом случае задержания по военным соображениям должно быть доведено до сведения родной страны задержанного.
Отдельные гражданские лица, не принадлежащие к категориям, перечисленным в пп. «а»-«г», могут быть отпускаемы на родину на основах индивидуального обмена по особым в каждом случае соглашениям обеих сторон.
Статья 2
Упомянутые в статье первой лица, которые были выселены во время войны из их мест жительства, находившихся на территории противной стороны, имеют право или возвратиться на прежнее место жительства, или же выехать на родину. Возвращение в прежнее место жительства может быть воспрещено, если к тому представляются важные военные или политические основания.
Статья 3
Отправка упомянутых в статье первой лиц до места передачи или до места их прежнего жительства производится безвозмездно с включением продовольствия. Продовольствие натурой должно быть предоставлено во всяком случае со дня прибытия на железнодорожную станцию или пристань отправления, а поскольку это окажется возможным, то и ранее. Багаж допускается во всяком случае в количестве не менее 50 кг на каждое лицо. Из предметов, которые разрешается взять с собой, подлежат изъятию без нарушения этим права собственности а) золотая монета, б) серебряная монета ценностью выше 2 крон или 1 рубля, в) бумажные деньги и банкноты номинальной стоимостью выше 1000 крон или 500 рублей.
Примечание. В уважительных случаях могут быть допускаемы изъятия в отношении суммы, указанной в п. «в».
г) необработанные драгоценные металлы и драгоценные камни, д) оружие, предметы военного снаряжения, фотографические аппараты и бинокли, е) необработанные материи для одежды и шкуры, а также необработанные кожи, ж) предметы продовольствия, за исключением необходимого во время пути.
За конвой, а также за выдачу и визирование проездных документов никакая плата не взимается.
Статья 4
Отправка на родину предполагается совместно с транспортами подлежащих к обмену неспособных к военной службе военнопленных.
При составлении транспортов надлежит обращать внимание на то, чтобы, насколько это окажется возможным, не разъединяя семей, женщины, дети моложе 16 лет и больные отправлялись в первую очередь.
Статья 5
Постановления относительно путей следования и способа передачи, установленные для военнопленных, должны применяться и для отправления возвращающихся на родину гражданских лиц.
Статья 6
В случае поступления соответствующих заявлений может быть допущен выезд отдельных гражданских лиц помимо общих транспортов. В таком случае возвращающийся несет все путевые расходы за собственный счет.
Статья 7
Относительно возвращения на родину годных к военной службе гражданских лиц мужского пола в возрасте от 16 до 45 лет предоставляется сторонам договориться особо.
Изложенное соглашение вступает в силу со дня утверждения правительствами обеих договаривающихся сторон.
Нижеподписавшиеся делегаты обязуются принять все меры к тому, чтобы утверждение настоящего соглашения последовало в возможно скором времени и во всяком случае не позднее чем через 14 дней от нижеуказанного числа. Настоящее соглашение составлено в двух подлинных экземплярах в Петрограде 18/31 января 1918 г.
(Подпись.) Гиллерсон
Dr. Gosef Ritter v. Hempel

Именем народов Российской республики Всероссийское Учредительное собрание, выражая непреклонную волю народа к немедленному прекращению войны и заключению справедливого всеобщего мира, обращается к союзным с Россией державам с предложением приступить к совместному определению точных условий демократического мира, приемлемых для всех воюющих народов, дабы представить эти условия от имени всей коалиции государствам, ведущим с Российской республикой и ее союзниками войну
Учредительное собрание исполнено непоколебимой уверенностью, что стремление народов России к прекращению губительной войны встретит единодушный отклик в народах и правительствах союзных государств и что общими усилиями достигнут будет скорый мир, обеспечивающий благо и достоинства всех воюющих народов.
Выражая от имени народов России сожаление, что начатые без предварительного соглашения с союзными демократиями переговоры с Германией получили характер переговоров о сепаратном мире, Учредительное собрание, именем народов Российской федеративной республики, продолжая устоявшееся перемирие, принимает дальнейшее ведение переговоров с воюющими с нами державами на себя, дабы, защищая интересы России, добиваться в согласии с волей народной всеобщего демократического мира.
Учредительное собрание заявляет, что оно окажет всемерное содействие начинаниям социалистических партий Российской республики в деле немедленного созыва международной социалистической конференции в целях достижения всеобщего демократического мира.
Учредительное собрание постановляет избрать из своего состава полномочную делегацию для ведения переговоров с представителями союзных держав и для вручения им обращения о совместном выяснении условий скорейшего окончания войны, равно как и для осуществления решения Учредительного собрания по вопросу о мирных переговорах с державами, ведущими против нас войну.
Данная делегация имеет [полномочия] под руководством Учредительного собрания немедленно приступить к исполнению возложенных на нее обязанностей.

Ввиду необходимости скорейшего поднятия провозоспособности железных дорог приказываю с 15 января 1918 г. уволить в запас всех квалифицированных специалистов железнодорожной службы, находящихся ныне в составе армии, но не привлеченных еще к железнодорожной службе на фронте. Воинские чины указанной категории подлежат увольнению независимо сроков призыва, но при обязательном условии немедленного направления их из воинских частей, в коих они состоят, к местам прежней их службы и зачисления их на учет по железным дорогам комиссарами при управлении комендантов железнодорожных участков.